Г. Я. Хлебников

Поэзия : [о творчестве В. Митты]

(К 60-летию со дня рождения В. Е. Митты)

Свежую струю в поэзию современности внесла лирика Васьлея Митты (1908—1957 гг.), особенно его последние стихи, наполненные большим гражданским и философским содержанием.

Самобытное дарование Митты еще ярче проявилось после реабилитации его — в 1954—1957 годы. Во всех излюбленных им жанрах — лирике, очерке и критике — четко обозначились три свойства его поэтического облика: гражданственность, философская зрелость и человечность, гуманизм. И в своем творчестве, и в жизни поэт был удивительно целен, предан родному народу и партии, кристально честен и благороден в высшем значении этого слова.

Весьма примечательно, что героем незаконченной поэмы «Тайр» В. Митта выбрал поэта-революционера Тайра Тимки, сосланного в Сибирь за активное участие в первой русской революции. Тайр импонировал ему цельностью своей души, беззаветной преданностью делу трудящихся, их культурному возрождению.

Отрывок из «Тайра» — «Когда пробило четырнадцать» — кажется написанным, как и многие стихи Митты, в романтическом ключе. Нарисованы сильные страсти, налицо яркие контрасты, цельная натура героя. Мрачная одиночная камера. Свет еле пробивается сквозь решетку из «мечей». Поэт целый год без книг и бумаги. Но этих скупых штрихов и зарисовок достаточно для передачи суровой обстановки царского режима. Тайр — мыслитель романтического склада, его внутреннее состояние трудно было бы понять без таких, например, обобщающих сравнений, интересных ассоциаций:

Употребление народного сравнения «как рыба в высохшем пруду» сразу придает образу психологический, реалистический смысл.

В лирике Митты немало романтического, обобщенного. Строй повествования исключительно эмоциональный: в нем много восклицательных, вопросительных, повелительных предложений с глаголами, поставленными, как во многих стихах М. Сеспеля, вперед («Туятăп, ав...», «Вăркать ăшчик…», «Çĕклен» и т. д.). Но романтическая яркость и контрастность чувств сочетается с воспроизведением переживаний узника, изображенных в реалистических тонах. В исповеди революционера слышится не только страсть, но и простые человеческие чувства, их рождение и развитие.

Узник почувствовал весенний ветерок, ворвавшийся сквозь решетку, вспомнил ледоход на родной Волге и стал мечтать о «ледоходе» в общественной жизни. Так ощущает мир революционер. Героя Митты характеризует не только мечта о крылатой свободе, в нем горит жажда буревестника революции, героя горьковского типа. Узник Митты даже в тяжких условиях одиночной камеры находит средство борьбы — начинает слагать для будущих битв песни, подобные «огненным мечам». Стихи из «Тайра» во многом близки циклу «Моабитских стихов» Мусы Джалиля, которые Митта очень любил и некоторые из них успел неподражаемо перевести на чувашский язык («Двина, Двина...», «Песня», «Безногий», «Тюремный сторож»). Воображению Тайра представляется сплоченная армия для борьбы с гнетом. В стихи врываются слова пролетарского гимна «Интернационал». Так мог мыслить именно Тайр Тимки, большевистский характер мировоззрения которого доказали позже историки и литературоведы.

В размере стиха, размашистом и весомом, слышится музыкальный отзвук глубокой и взвешенной разумом страсти. С гордым мотивом борьбы согласуется наступательное, оптимистически-свободное звучание стиха, полногласие со многими «а» («Туятăп, ав, каплам-капламăн...», «Çапать кун чанĕ вунтăваттă...» и т. п.), оригинальные рифмы («тапраннă пăр» — «тапра-нăпăр», «вăркăш—пур кăшт», «утам-и—ытамĕ» и т. д.), неожиданные смысловые сочетания слов. Переход пафоса в действие точно отображен звукописью: раздаются твердые шаги узника, маршевый ритм, дрожание цементного пола.

Нарастает гром оркестра, идущего во главе революционного войска, и в нем контрастно сочетаются призывный рев трубы с горестным звучанием флейт, заглушаемым фанфарами и победным боем барабана. Это песнь непокорности, гимн борьбы коллективной, организованной. В сильной страсти, активности героя проявляется не что иное, как устремленность поэта в будущее, романтика, которая составляет неотъемлемую черту социалистического реализма. Исповедь Тайра стоит в ряду таких шедевров, как «Морю», «Сыну чувашскому», «Чувашский язык», «Чувашке» М. Сеспеля, «Ленин» Шелеби, «Стальной корабль» С. Эльгера…

Поэт беспощадно правдив в показе тяжелых моментов жизни героя. Таковы эпизоды ссыльной жизни Тайра: разлука с любимой девушкой, воспоминания о ней, письма друзьям и минуты безнадежности в бесконечных скитаниях по чужим краям.

Замечательна правдивостью переживаний, благородством характера героя «Элегия», посвященная любимой Ульге. Композиционно она представляет собой внутренний монолог в форме вопросов и ответов самому себе. Ищущие утешения вопросы и суровые ответы выражают всю глубину свалившегося горя:

Как всегда у поэта, ритмический рисунок и строфика стихотворения сложны и неповторимы, ибо музыка его исторгается из самой глубины сердца. Нарочито слабая утвердительность последней строки пятистиший каждый раз оставляет чувство встревоженности и безутешности. «Элегия» Митты на первый взгляд схожа со стихотворением Хузангая «В пути» (1942 г.), в котором речь также идет о разлуке, и пятистишия построены в виде внутреннего монолога, обращенного к любимой. Но структура «Элегии» сильно преобразована внутренне. Ритм последних строк спотыкается в середине, сбивая дыхание, передавая серьезность происходящего. Простота разговорно-бытовой речи («Çта çитсен те канăç пулмарĕ»), четкий лаконизм фраз («Хырлăх мар-мĕн — хурлăх вăрманĕ»), а порой и горькая ирония еще более усиливают пронзительность, невыдуманность переживания. Здесь нет ни одного неверного, игривого штриха. Поэт, всегда искренен в выражении своих чувств. Искренна и его грусть. Но это такая грусть, которая снимает тяжесть с души, просветляет лицо. В «Элегии» в самую тяжелую минуту вдруг обнажается все благородство лирического героя. Зная, что любимая устанет ждать и, возможно, забудет его, он не может позвать ее к себе —разделить тяжкие испытания. Вот отчего он заранее прощает ее:

Придет время, и меня, наконец,

Ты забудешь. Разве жизнь молодую

Разменяешь  на птичьи права?

То, что дал я тебе — полнадежды

Завернешь в белый ситец и спрячешь.

Я по-прежнему, с дерзкой головушкой,

Прошагаю дорогою мук —

Сквозь болота, сквозь чащи и горы...

Как с собою тебя мне позвать? —

Путь-дороженька горем укатана!

Вот она, алмазная цельность натуры, крепкая не от простоты и примитивности, а от чистоты и глубины чувств.

Митта прошел необычайную закалку в горниле жизни. Потому и слова он находит простые, весомые, убедительные. Жене, разлученной с мужем, одиноко, со слезами в глазах сидящей на шумном пиру, он вдруг решительно советует:

Глубокой человечностью Митты обусловлена его способность заражать будто противоположные, совсем не совместимые вроде бы в данный момент чувства: печаль и радость, горе и смех, грусть и иронию... Вот пример выражения такого изумительного сплава подобных чувств:

Это настоящий героизм души, открытие еще одной грани мужественного характера, школа оптимизма. Не случайно стихотворению предпослан эпиграф из народной песни, переосмысленный мажорно: «Через звезды путь видать, через слезы свет видать...»

Много надо силы и щедрости души, чтобы шутить на краю смерти, и, будучи неуверенным, писать друзьям уверенно, что вернется и обрадует их бодрой песней.

Митта заражает нас любовью к жизни, зовет к дерзаниям. О чем бы ни писал он: будь то Чебоксарское море или свободный труд - он всегда передаст радостное мироощущение советского человека, без ложной патетики, интимно-доверительной интонацией, через простые и яркие детали расскажет он об этом. Таково, например, стихотворение «Песня Волге»:

Чувство хозяина страны у современного чуваша естественно выражено здесь через национальное мировосприятие, что не всегда удается нашим поэтам. Это достигнуто во многом благодаря песенному строю речи, состоящему из частых аллитераций и ассонансов («ачаш ача пек Атăл», «çут уйăх çулĕ» и пр.), а также с помощью сравнений беспрерывно меняющейся Волги с близкими чувашскому быту образами — с работягой, парнем-танцором из свадебного поезда, товарищем-спутником.

С таким же национальным колоритом рисует автор осеннюю щедрость колхозных полей и красоту сибирской природы («Осенняя красота», «Письмо с целины»).

Пейзажи В. Митты глубоко лиричны. Они раскрывают не только душевное состояние автора, но и его заветную мысль, выстраданный личный опыт. Вот памятник Константину Иванову, берег Волги, напоминающий ему молодость:

Здесь нет игривой легкости, стихи будто нарочно сделаны чуть шершавыми («Расцвели настурции и астры»). Сквозь них проглядывает неподдельная грусть. Но причину бесплодно утраченной молодости скромный поэт видит в своем же бездействии, недостаточной активности:

Перевод П. П. Хузангая).

В философской лирике Митты многое — от народной мудрости, воспринятой поэтом не механически, а самим сердцем, умной душой его. Поэт привносит в нее свои ценные наблюдения и обобщения. Часто он выражает их в лаконично песенной или афористичной форме. Строки «Низовой песни» так отчеканены и четки по мысли, что они звучат как готовые афоризмы:

Все ценное наследие прошлого — фольклор, народную педагогику, языковое богатство — поэт старался умело использовать в своем творчестве. Разве не современна воспеваемая им философия коллективизма и согласия в труде, идущая еще с патриархальных времен? А гимн хлебу, добытому собственным потом, бережливость, домовитость, любовь к родной земле? В духе лучших песен народной поэзии Митта учит молодежь дружбе, уважению к трудящемуся народу и ненависти к капиталу:

Исключительная спаянность личных интересов с общественными, большая любовь к людям звучат в стихах Митты. Друга своего чтит превыше всего. И в нем он, прежде всего выделяет его честность, неподкупность, принципиальность в решении вопросов общественных.

Митта и в жизни так же крепил дружбу среди своих коллег по перу, вытравляя из их душ зависть, мелкотравчатость, нездоровую обидчивость. Он всегда стремился увлечь их принципиальными, общенародными проблемами. Беспощадно требовательный к себе, он имел право напоминать литераторам об их огромной ответственности перед народом:

(Перевод Я. П. Хузангая).

О мастерстве поэта-лирика восхищенно говорил П. Xyзангай на V съезде чувашских писателей: «Народный язык, национальный колорит, умение в немногих словах выразить многое — вот что находит читатель в стихах Митты. Законченные, литые строки, почти в каждом, стихотворении разный размер, разная строфика, полная рифма, и все льется непринужденно, естественно. И какое внутреннее целомудрие, какое чувство меры!».

Палитра красок художника разнообразна. Талант лирика и публициста сочетается в нем с даром сатирика и юмориста. Тонким и добродушным юмором пользовался он в последние годы не столько в поэзии, сколько в критических статьях, очерках и приветственных автографах. Остро его жало иронии — лукавой и в то же время саркастически едкой.

Современная чувашская лирика становится более душевной, насыщенной искренними, глубокими нравственно-философскими переживаниями.

Хлебников, Г. Поэзия : [о творчестве В. Митты] // Хлебников, Г. Современная чувашская литература / Г. Хлебников. – Чебоксары, 1971. – С. 152-159.