Юрий Семендер

И песня, и баллада, и либретто…

Нет, пожалуй, и дня, чтобы в какой-либо из передач Чувашского радио не прозвучали песни на стихи Юрия Семендера. Песни эти крепко обосновались в репертуарах ансамблей, хоров, известных солистов. Да и сам поэт, легкий на подъем, много ездит, много выступает. Сегодня он в Аликове, завтра – в Вурнарах, а на третий день – в родном Красноармейском районе хлопочет по делам организации музея композитора Филиппа Лукина... Отсюда и популярность поэта. С ним встретился наш корреспондент Измаил Григорьев и провел беседу. Итак, сегодня гость номера Юрий Семендер, лауреат премии имени Михаила Сеспеля.

– Юрий Семенович, популярность ваша растет с каждым годом.

– Может быть. Но беда в том, что популярность и настоящая весомость создаваемых произведений – вещи не тождественные. Имя можно сделать одной массовой песней...

– Да. Но ведь тут речь идет не об одной песне, а о многолетней преданности и верности жанру. Десятки песен создали вы с Филиппом Лукиным, Федором Васильевым, Тимофеем Фандеевым, Иваном Аршиновым, Юрием Кулаковым, Анатолием Никитиным, Николаем Карлиным, Юрием Жуковым, Юрием Григорьевым... И все они поются. Кроме того, на литературной основе ваших стихотворений сочинены вокально-хореографические сюиты, кантаты, оратории, музыкальные комедии... В середине октябри наш театр оперы и балета выпускает на суд зрителя оперу Геннадия Максимова "Птица счастья". Здесь вы опять выступаете как автор либретто. Как видите, это итог последовательного, напряженного творческого труда. Не зря, наверно, чувашское телевидение сочло нужным сделать музыкальную передачу из двух частей "Песни на стихи Юрия Семендера"?

– Что тут сказать? Труд, конечно, если взять вес в совокупности, вложен немалый. И многое здесь делалось не по моей инициативе. Композиторы – народ дотошный. Приходит, например, ко мне Геннадий Максимов и говорит: "Задумал оперу. Назад пути нет. Автором либретто будешь ты. Завтра приступаем к работе..." Как уж тут откажешь человеку, в содружестве с которым написаны десятки песен, четыре сезона шла наша музкомедия "Шуракăш" на сцене театра оперы и балета. Пришлось впрягаться...

– А ведь на музыку ложится не любая стихотворная строка...

– Да. Тут уж строка сама должна петься. По этому поводу известный мастер песенной поэзии Михаил Исаковский говорил: "Слова песни должны быть очень простыми и поэтичными, словами певучими, поющимися легко и свободно..." Поэтому здесь нужно самому иметь музыкальное чутье. Сюжет, композиция, тропы, организация чередования гласных и сонорных звуков, четкая рифмовка, умелое использование рефрена, повторов и других видов реминисценций – вес это очень важно в песенном тексте. Горжусь, что чувашская поэзия в этом виде словесного искусства достигла очень больших высот. Просто диву даешься, когда увидишь такие замечательные образцы песен у Ильи Тукташа, Ивана Ивника, Валентина Урдаша. У нас почти нет поэта, не причастного к песенному творчеству. Строки, проникнутые высочайшим лиризмом, есть у Педэра Хузангая, Александра Калгана, Александра Артемьева, Георгия Ефимова, Александра Галкина, Аркадия Лукина... Но те трое, которых я назвал в группе Тукташа, это песенники, созданные Богом специально и только для этого. Кстати сказать, мне давно хочется составить антологию чувашской песенной поэзии, но сейчас наступили такие непонятные времена, как бы кем-то специально настроенные против культуры, и я убежден, что составленная антология останется лишь в виде рукописи. Издать ее вряд ли удастся. Но как бы то ни было, основа нашего поэтического слога зиждется на песенной фактуре. В силу этого многие наши поэты целиком посвящают себя песне. Например, однажды при дружеском разговоре мои татарские коллеги никак не хотели верить, что у нашего Васьлея Давыдова-Анатри на счету более четырехсот песен. Я их понимаю, ибо такого ни в одной другой поэзии нет. Это возможно только у нас, в краю ста тысяч песен.

– С песенной поэзией, Юрий Семенович, мы мало-мальски разобрались. Но ведь у вас есть и философская лирика, и эпика...

– Что касается философской лирики, то она, замечу, пришла уже с возрастом, видать, вопросы жизни и смерти, вечного противостояния добра и зла больше теребят струны сердца во второй половине отпущенного тебе Всевышним века. А если взять эпику, то у меня есть несколько сюжетных поэм. Среди них – "Солдат", "Слеза", "Последний путь". Особенно много откликов получил на балладу "Пуля". Многих, преимущественно участников войны, тронуло за живое то, что на поле брани смерть приходит к молодому солдату в виде патрона, изготовленного в тылу, на номерном заводе не кем-нибудь, а именно руками его родной матери. Для начала вроде бы трудно предположить, но ведь всем известно, что пуля делается людьми, и каждая пуля проходит через чьи-то руки. Следовательно, вполне допустим и такой роковой ход событий, который использован в балладе в виде фабульной канвы. Это не что иное, как крик души, протест человека самому себе.

– Как вы пришли к такому художественному решению?

– Не знаю. Вероятно, повлияла украинская поэзия, где современная баллада занимает очень большое место. Я несколько раз перечитал всего Ивана Драча, Бориса Олейника, Миколу Винграновского. А писалась эта баллада в белорусских лесах, где в стволах сосен сидели осколки снарядов и бомб, где проблемы войны и мира ощущались как сверкающее лезвие боевого штыка. Лагерные рассказы поэта-минчанина Семена Граховского, детские впечатления Василя Зуенка о немецком поезде, с которого ему удалось сбежать до угона в Германию, воспоминания Юрася Свирки, Георгия Шиловича, Анатолия Гречанинова – все это глубоко запало в душу. Все они в той или иной мере нашли отражение в моих строках. Посещение минских музеев, Хатынского мемориала, партизанских мест опять-таки настроило меня на военный лад. В итоге – неопубликованный пока еще белорусский цикл.

– А в русской поэзии, позвольте спросить, кто ваши кумиры?

– Я долго жил под влиянием Василия Федорова. Люблю его и по сей день. За широту взгляда, за афористичность выражения. Со временем меня захватили поэмы Егора Исаева "Двадцать пятый час", "Мои осенние поля", "Убил охотник журавля". Это действительно высокие образцы работы души. Позже я всецело попал во власть Юрия Кузнецова – поэта планетарного мышления. У них я и учусь.

– Юрий Семенович, а как живет журнал "Ялав", который вы возглавляете более двадцати лет?

– Журнал живет и будет жить, хотя и испытывает тяжелые времена. Вся беда в том, что государственные мужи причисляют наши литературно-художественные журналы к оперативным средствам массовой информации, возлагая надежду на рекламный оборот. Журнал, издающийся периодичностью раз в месяц, не может заниматься рекламой. Мы же видим свое назначение в обнародовании лучших образцов национальной литературы и лелеем надежду на то, что наконец-то учредители поймут нашу просьбу и по примеру других республик примут нас в бюджетный реестр. Тогда и авторы могли бы получить литературный гонорар, и перед издательством "Чувашия" не было бы долга за полиграфические услуги. Что касается редакционного портфеля – то он полон новых рукописей. Пишущая братия, несмотря ни на что, работает.

— Желаем успехов и вам, и журналу.

— Спасибо.

Беседу вел Измаил Григорьев

Семендер, Ю. С. И песня, и баллада, и либретто… : [беседа с поэтом Юрием Семендером] / Ю. С. Семендер ; беседу вел Измаил Григорьев // Чăваш ен. – 1997. – 27 сентября – 4 октября (№ 39). – С. 7.