Беседовала Эрбина Никитина

Праски Витти: «Велик тем, что я художник чувашского народа»

Выпускник Ленинградского высшего художественно-промышленного училища Виталий Петрович Петров трудолюбив, мобилен и талантлив. Он мог бы жить припеваючи, рисуя пропагандистские плакаты или заурядные виды моря и гор. Но жизнь свою он посвятил родной стороне. «Я предпочитаю быть чувашским художником», - говорит он и творит необычные картины. Причем делает это не нарочно, так у него выходит! Радуется, что рисуется именно по-чувашски, и не собирается себя ломать.

Уникального живописца и эмальера знают, приглашают на совместные выставки в США, Испанию, Венгрию, Индию и Японию. Персональные выставки Праски Витти были организованы в Москве, Берлине, Париже, Барселоне, Будапеште и других европейских городах. В прошлом году он вернулся из Испании с IV Всемирной выставки эмальерного искусства, получив премию «Accessit» за серию «Графическая поэзия», а выставлялись более 200 эмальеров из разных стран.

Мы беседуем с мастером о том, каким путем он шел к призванию и признанию, почем фунт лиха и талант успеха, о реализациях и перспективах чувашского национального изобразительного искусства.

- Виталий Петрович, расскажите, пожалуйста, как становился художник Праски Витти

- Я стал художником не по причине достоинств. Как ни странно, помогли недостатки. Родился в бедной семье, рос без отца. Ментальность чувашей была такова, что они к человеку нетипичной судьбы относились сурово. Горькое было моё детство, познал и людскую несправедливость. «Вĕлтрен ачи» считался худшим среди других детей. Люди думали, что я случайный и неприличный. Это давало некоторым повод измываться. Так как я был слабым от рождения, то не мог адекватно отвечать. Недостатки в быту и судьбе, унижения со стороны благополучных, обездоленность стали формироваться в большой жизненный недостаток.

Профессия помогла мне уйти из того мира и стать самостоятельным человеком. В искусстве я оторвался от своего жизненного недостатка. Как-то во втором классе учитель дал задание нарисовать, как дети катаются на лыжах. Он взял мой рисунок и, показывая всем, сказал сакраментальную для меня фразу: «Виталий будет художником – он лучше всех нарисовал». Видимо, сознающая свою бедственность моя душа в этих словах инстинктивно учуяла, что я могу быть художником и меня уже не смогут обидеть. Так и случилось в жизни: я стал хорошим и уважаемым художником. Мне всю жизнь пришлось работать над тем, чтобы усовершенствовать себя, избавляться от врожденных и приобретенных недостатков, чтобы защитить себя. Конечно, есть и участие природы. В нашем роду многие пытаются рисовать. Но жизнь так затягивает в свой водоворот, что не всем удается вырваться из этого окружения в искусство.

- Вы художник необычный, непохожий на живописца в классическом понимании…

- Да. Мне московские коллеги как-то сказали: только в столице 8,5 тысяч членов Союза художников, но тебя мы знаем по имени. Это говорит о том, что я достаточно характерный художник. Я рисую узнаваемо. По моим работам сразу видно: рисовал Праски Витти. Но я этим не горжусь. Мы живем в период разгула индивидуалистов в искусстве. Но я глубоко убежден, что культуру любого народа может строить только искусство, которое имело бы каноны, нормы и обязанности, одинаковые для всех художников. Каким бы гениальным, дерзким ни был художник, один человек не может создать культуру нации, народа. Для этого нужна школа, умение мастеров кисти и резца отдать свой талант наивысшим ценностям культуры и подчиниться им. Возьмем египетское искусство. Около 4,5 тысяч лет подряд египтяне рисовали и лепили сфинкса совершенно одинаково. Гениальные инвалиды-художники, вопреки собственным дарованиям, не осмеливались восстать против канонов великого египетского искусства. Индивидуальная подпись под работой мало что значит. Расцвет индивидуальной прихоти в искусстве приводит к манерности, капризам, обману зрителя.

– Чувашский народ не сохранил исторического опыта изобразительного искусства. После падения Волжской Булгарии чуваши не знали, что такое художник в светском понимании, которой кистью рисует или то, что видит, или то, что думает. Я пытаюсь искать те компоненты (цвет, рисунок, почерк, трактовка образа), которые могли бы быть общими для всего чувашского искусства. Скажем, в таком великом искусстве, как православная иконопись, есть каноны, которые ни один человек не имеет права разрушать. По законам иконографии невозможно нарисовать Николая Угодника, как бы вы ни были откровенны, с букетиком незабудок или ландышей… Я мечтаю, чтобы в чувашском искусстве были каноны при изображении моего народа. Чтобы мир сперва узнал, что у чувашей есть большое изобразительное искусство, а в нем – имена художников.

– Каким именам отдаете предпочтение в чувашском изобразительном искусстве? Что не нравится?

– Мои пристрастия, любимые художники – мои современники, друзья–коллеги. Очень люблю живопись Николая Енилина. Обожаю творчество и отношение к работе Юрия Матросова. Считаю великим художником Петра Варфоломеевича Петрова. Из старшего поколения очень люблю Никиту Сверчкова. Дружил и был знаком с Анатолием Миттовым. Вот краткий список. Вообще, я уже в таком возрасте, что мне почти все нравится.

– Не нравятся те, кто при Советах по сходной цене писал демонстрации, портреты вождей, уверенно глядящих в голубую даль детей. Как только власть переменилась, эти же люди в угоду покупателя сейчас рисуют церквушку слева, березку справа, речушку снизу. В следующей картине наоборот: церквушка справа, березка слева, речушка уже сверху. Это не искусство, а промысел. Видимо, бедность, заброшенность художественного мира власть имущими вынуждает многих им заниматься.

– Как вы считаете, современное чувашское изобразительное искусство находится на подъеме или на закате? По каким показателям можно об этом судить?

–- Все зависит от того, как на это посмотреть, но говорить о зените, думаю, – не корректно. Если мы возьмем небосвод над нашей республикой изолированно, скажем, от калмыков, эвенков, русских, татар, нам может вдруг показаться, что там есть звезды и они блещут. Однако на небосклоне современного мирового искусства, если смотреть невооруженным глазом, трудно отыскать чувашскую звезду. Неоднородный мир чувашского искусства все-таки еще не сформулировал основные теоретические позиции и на практике еще не представил образцы, которые непременно бы показывали, что это нарисовал чувашский художник, что это ХХ-ХХI века, это страсть чувашей, это их образ жизни. Еще предстоит многое делать.

– Мы по своему воспитанию очень трудно идем на откровенность. Нам опасно и считается неприличным говорить прямо о некоторых вещах. Но, видимо, эти комплексы необходимо преодолевать. Венгры, например, говорят, что у них много хороших художников, но нет мировой величины. Я бы отнес эти слова и к чувашам. В мир искусства мы еще не принесли такое, которое остальные восприняли бы как нечто непреложное, ценное, которое ничем нельзя подменить. Например, великий русский эксперимент дал миру плеяду имен – В. Хлебников, В. Маяковский, В.Кандинский, К. Петров-Водкин и много других блестящих художников пера и кисти.

Они ставили перед собой высокие, неземные задачи. Хлебников впервые написал стихи, где нет смысла, нет узнаваемого слова. Обывателю это не нужно. Овладение звуком, вновь изобретенным словом – великая цель прошлого века. Искусство ставит задачу освободиться от спекулятивности окружающего мира.

– Ваше творчество не может заполнить пустующую чувашскую нишу в мировом искусстве?

– Для европейцев и американцев, обремененных своими привычками и традициями, мои работы стали неожиданностью. Там нет никого, рисующего так. Обыкновенный европейский зритель смотрит на мою картину с большим интересом, но ему не от чего оттолкнуться. Он не знает, что за народ чуваши, где и чем они живут. Чуваш может почувствовать: это наша свадьба, наши праздничные костюмы и т. п. Если что-то непонятно, художник может объяснить на родном языке. Полному контакту между мной и иностранным зрителем мешают культурно-языковые барьеры.

– Но унывать не нужно. Я профессиональный художник, и основное, что имеет великий народ, пытаюсь переложить в своих картинах как документ. Мои работы транспортабельны, буду продолжать их выставлять за границей.

– Какого стиля в изобразительном искусстве Вы придерживаетесь?

– Изобразительное искусство – не только умение передать, выразить в красках то, что видишь. Можно рисовать и то, что думаешь. К примеру, религиозное искусство: бога никто не видел, но его осмысленный образ, воплощенный в цвете, рисунки, существует. В моих работах, конечно, сочетается видимый мир и мои мысли по этому поводу. Мысль субъективна и абстрактна, окружающий нас мир – объективный и чувственно-предметный. При складывании их вместе в виде красок порой появляются неожиданности для зрителя. Рядом с реально нарисованным человеком может оказаться высокая мысль, например, мироздание в виде орнамента.

От наших предков нам осталось ценное наследство – элементы зодчества, скульптурные сооружения, костюм, вышивка. Но мы, к великому сожалению, мало изучаем его. Меня 11 лет учили на художника, но из них ни одного часа (даже в Чебоксарском художественном училище) не было посвящено изучению художественного наследия чувашского народа. Нам приходилось осваивать его уже потом, в работе. По подготовке мы европейские художники, ушедшие от родного народа далеко в чужой мир, неведомый для нас. У чувашей есть свои великие образцы художественного творчества. Наивысшим достижением в этой области считаю национальный костюм, который объединяет в себе многие компоненты – вышивку, металл, кожу, красители и т. д. Все, что я нарисовал, есть в чувашском костюме, мифологии и легендах. Я ничего не придумывал – на меня упал свет гения родного народа. Мы живем среди высоких символов – солнца, земли, дома, урожая. Я пытаюсь их выразить в красках через жизнь и чувства моих героев. Зачастую они попадают под фабулу поэмы К. В. Иванова «Нарспи».

– Расскажите о технологии вашего творчества?

– Я многосторонний профессионал. Владею технологией темперной живописи (красками, растертыми на яичном желтке), масляной живописи, карандашного черно-белого и цветного рисунка, чеканки, лепки. У меня много зарисовок, эскизов, сделанных в разных уголках мира и на разную тематику. Люблю офорт – древний способ выполнения графических работ путем гравирования металлической доски и травления азотной кислотой. Работаю гуашью. Правда, это недолговечный материал, но он роскошен и доступен. Занимался стенной росписью, фресковой, по сухой штукатурке, грунтованной основе. Знаком с энкаустикой – живописью восковыми красками. Обожал, не зная усталости, набирал мозаику. Это технология великих мастеров. В мозаике есть ощущение размера, масштаба, солнечного света.

Эмалью стал заниматься почти случайно, когда Союз художников СССР в поисках долговечного материала для сохранения работ современных мастеров наткнулся на нее. Технологию эмальерного искусства осваивал в Венгрии и Сочи, на международных симпозиумах. К сожалению, эксплуатации моих умений как эмальера со стороны республики нет. Простому человеку заказывать художественную эмаль, видимо, дорого и непривычно. Хотя эмаль роскошный материал, она использовалась в коронах королей мира. Работать с ней одно удовольствие.

– Художник своими глазами: чем велик, чего еще не достиг?

– По-моему, Маяковский сказал: «Хвали сам себя, а друзья поругают». Я «велик» тем, что безоговорочно влюблен в свой народ. Тем, что чувашский художник, что ничто не вынудит меня бросить родной народ. Велик ли работами? Это вопрос, на который даст ответ время. Но так, как я рисую, никто не рисовал.

– Чего не достиг? Земляки предлагают выстроить дом–музей, и мне очень хочется этого. Будет жалко потерять свои работы. Механика жизни и смерти художника в Чувашии такова, что после ухода из жизни, как правило, почти всё его творчество исчезает. Не было случая, чтоб республика взяла на себя обязательство сохранить как собственность государства все работы мастера. В Чувашии было много талантливых людей, и только малая часть их творчества хранится в наших музеях. Основные коллекции работ неизвестно где и как исчезли. В русском искусстве положительные примеры есть. Творчество скульпторов Николая Андреева (автора памятника Н.В.Гоголю в Москве) и Веры Мухиной государство национализировало – превратило в свою собственность. Современное искусство чувашского народа не находит поддержки со стороны власти.

– Есть ли у Вас ученики: подражатели и продолжатели?

– То, что я делаю, тупиковое, и дальше, видимо, не надо идти. Тупиковых художников немало, например, Кандинский или Малевич. Дальше «Черного квадрата» некуда идти. Достигнуто то, за которым ничего больше нет…Официально у меня есть ученики: я преподаю в Чувашском государственном университете на факультете дизайна. Но будут ли они моими продолжателями? В моей мастерской занимаются студенты, у них есть желание стать именно чувашскими художниками, работать с национальным материалом. Уважительное отношение начинающего художника к этнической культуре только приветствую.

Неординарное творчество Праски Витти многим может показаться непонятным чудом. Только знатоку национальной мифологии и фольклора его работы раскрываются по всей глубине сюжета, образности и мысли. Кредо быть только чувашским художником, на первый взгляд, так же кажется бесперспективным. Но именно национальное своеобразие творчества лучше прочего открывает надежный и оригинальный путь в многоликий мир искусства. Праски Витти это понял. Он нашел свой творчески почерк и свою философскую тему. Его художнический мир похож на древнечувашский орнамент и рублено–угловатую письменность «карт». Мне кажется, что другим он не мог быть.

Уважающий себя народ должен иметь своё самобытное искусство и развивающуюся национальную культуру. Об этом мечтали еще в XIX веке «птенцы гнезда» И. Я. Яковлева. Англичане, испанцы, французы, венгры, поляки, китайцы – все имели с давних пор признанных поэтов, музыкантов, художников. У наших предков тоже были свои великие мастера. Но они растерялись в чреве «красных коров» (пожаров) во время великого переселения народов. Если спросят, есть ли у чувашского народа самобытный художник, отвечу: «Есть!» это мой современник Праски Витти, древний по мудрости и почерку, оригинальный автор эмалей и рисунков по мотивам поэмы «Нарспи».

Халăх шкулě = Народная школа. 2003. № 1. С. 59–63.