22 июня 1941 года,
город Чебоксары.
...Тихий солнечный день. Ровной синевой залито все небо. Бескрайнее ржаное поле отливает золотом. Поют жаворонки.
По широкой, волнистой дороге, плавно покачиваясь в тарантасе, мы с женой едем куда-то, далеко-далеко!.. Валя моя – вся в белом одеянии с красивой вышивкой. На голове нежно колышется прозрачная шаль. На руках – светловолосый ребенок: щечки полные-полные, ручки – пухленькие и тянутся к материнской груди...
Я держу вожжи и мне не надо понукать моего доброго коня. Он послушно и ровно бежит по дороге, бежит все дальше и дальше, минуя незнакомые мне деревеньки, болота, рощи. Вот кончится лесок, и снова откроется приволье...
Но вдруг вдали, за каким-то белокаменным городом, показавшимся на пригорке, грянула буря, загрохотали пушки, и, откуда ни возьмись, навстречу нам выбежали люди в зеленых мундирах. Держа винтовки наперевес, они стремительно приближаются к нашей повозке. "Вася, беги, беги, они тебя хотят схватить!" – кричит Валя.
Я спрыгиваю с тарантаса и бегу в какой-то сарай. Пытаюсь укрыться в углу, в соломе, но не успеваю: врываются по пятам. Хочу кричать – не могу даже рта открыть. Чужие, незнакомые люди, с засученными по локти рукавами, наступают на меня шаг за шагом, направляя клинковые штыки прямо в грудь. Еще миг – и вместо штыков вижу свиные рыла с оскаленными клыками, готовые вот-вот наброситься на меня. Сердце сжимается... И сквозь сон слышу тревожный голос жены:
– Вася, проснись, проснись! Что ты стонешь?..
Просыпаюсь, но все еще не могу опомниться.
Даже не верится, что лежу дома совершенно невредим.
Какой кошмарный сон!
– Сильно я тебя напугал? – спрашиваю жену, изумленную моим стоном.
– Я не знала, как и чем тебе помочь... И будить жалко в такой ранний час, и не разбудить – жалко... Что же приснилось?
Мне не хотелось портить настроение жены, и я ей рассказал лишь первую часть причудливого сна, удивившего меня своими контрастами. В самом деле, разве не чудо – приснилось родное дитя, которого у нас еще нет!
– Светловолосое такое... Щечки полные. И ручки протягивает.
– Но, отчего же ты так стонал? – снова допытывается Валя. – Что-то страшное приснилось, наверное?
– Давай-ка лучше спать, а!
Но спать уже не хотелось: в волжской дали величаво всплывало багровое солнце, в открытое окно доносилось ласковое дыхание реки.
– Эх, позагорать бы да накупаться вдоволь!
– А ты забыл, кто к нам на воскресный пирог обещался? – напоминает жена.
И верно, я забыл: сегодня к одиннадцати должен пожаловать к нам ее дядя – Владимир Алексеевич Топтыгин, недавно приехавший в краткосрочный отпуск с Дальнего Востока. Мне еще ни разу не приходилось встречаться с ним. По словам Вали, это один из сыновей сестры ее дедушки – "тети" Фимы, вырастившей трех славных молодцов. Старший, Владимир, – военный инженер, средний, Лев, – инженер-электрик, младший, Анатолий, – инженер-кораблестроитель. Их отец – Алексей Егорович Топтыгин – вот уже много лет трудится на ниве народного просвещения.
Три высококвалифицированных инженера и народный учитель из одной чувашской семьи! Пожалуй, семья Топтыгиных – это живое олицетворение нашей новой, процветающей Чувашии.
Итак, мы оба были поглощены заботой о предстоящей встрече дорогого гостя. Валя в поте лица возилась у печки, а я бегал по магазинам, закупая вина и закуску. А продуктов – хоть отбавляй: полки ломятся! И чего только нет. Главное, все дешево и хорошо. И настроение у людей необычайно приподнятое. Все вокруг дышит оптимизмом, доброжелательством, какой-то одухотворенностью. Да, действительно, "жить стало лучше, жить стало веселее".
К одиннадцати часам стол был накрыт. Да и гость не заставил долго ждать: пришел точно в обещанный час.
Широкоплечий, коренастый, русый, с мужественным лицом и пытливыми глазами, дядя Володя, появившись в нашей комнатушке, сразу внес радость и веселье. Он стиснул меня и Валю в своих мощных объятиях и сказал: "Будьте же счастливы! Пусть ни тоски, ни печали не ведают ваши сердца".
Вместе с Владимиром пришли и Валины тети: скромная, трудолюбивая и безмерно счастливая мать трех сыновей – Ефимия Степановна, учительница Елена Осиповна Иванова, биолог Матрена Осиповна Воробьева.
С моей стороны пришли Константин Иванов, главный режиссер Чувашского академического театра, Борис Алексеев, народный артист республики, и другие.
Собрались все. Не было только нашего общего любимца – директора Дома народного творчества Тимофея Лазарева. Его, удалого донского казака, в Чебоксарах все знали и уважали за горячее сердце, за приверженность к народному творчеству, а мы ценили еще и за верную дружбу. Присутствие Тимоши на празднествах и встречах всегда вносило дух веселого оживления. Но почему он сегодня опаздывает?
Ждать больше нельзя: стынут пироги.
– Прошу к столу! – пригласила молодая хозяйка, и мы дружно усаживаемся за стол, на котором ждут нас пышные румяные пироги.
– Берите, кому что по душе, на выбор, – любезно предлагает Валя. – Вот пирог с мясом, вот – с рыбой, есть с капустой... Есть и с ягодами.
Прежде, чем приняться за пироги, я предложил тост в честь нашего дорогого гостя, защитника наших рубежей, военного инженера Владимира Алексеевича Топтыгина.
– Нет, – улыбаясь, возразил он, – сначала выпьем за здоровье молодой хозяйки. Пусть ее стол всегда будет полон пирогов, а дом – веселых гостей.
Зазвенели чарки.
В эту минуту в комнату вихрем влетает запоздалый наш гость Тимоша Лазарев и, не обращая внимания на веселый звон чарок, тревожно кричит:
– Включите радио! Скорее, скорее!.. – и голос его осекся, словно в горле застряла боль.
"Что это с ним?" – подумал я и, почуяв по выражению его лица что-то недоброе, поспешил включить репродуктор:
– Война!..
Тетя Фима вскрикнула и прижалась к груди старшего сына. Гости застыли с полными чарками в руках. Наступило молчание.
– Ну, друзья, извините... Я побежал в военкомат, – сказал Тимоша и уже от порога ободряюще крикнул: – Ничего, не будем унывать! Месяца через три разобьем Гитлера! В пух и в прах!!
– Да, конечно, унывать не надо, – поддержал военный инженер Топтыгин. Но после тягостной паузы заметил: – Война эта не на шутку... Она будет длительной и тяжелой: Германия сильна техникой... (Чем дольше длилась война, тем больше вспоминались мне эти вещие слова инженера Владимира Топтыгина. Сам он мужественно сражался с немецко-фашистскими захватчи¬ками, а затем и с японскими самураями. В настоящее время Топтыгин живет и трудится во Львове).
Комната быстро опустела. Я стоял у репродуктора и никак не мог привести в порядок свои мысли. Самое поразительное, что эта ужасная весть невольно напомнила мне мой нелепый сон...
А через несколько часов мы уже провожали Тимошу Лазарева на фронт. Одним из первых явился он на Чебоксарский призывной пункт. Явился без вызова, не дожидаясь повестки, и лихо козырнул:
– Я готов!
Военком Моргунов поднял большие, добрые глаза на молодого, статного, красивого незнакомца с пышной шевелюрой:
– Кто вы будете?
– Рядовой Тимофей Лазарев! Родом из донской станицы Чир, по должности директор Чувашского республиканского Дома народного творчества. Кандидат в члены ВКП(б).
Военком встал из-за стола, подошел к Лазареву и похлопал по его выцветшей солдатской сумке.
– Давно из армии?
– Демобилизовался осенью прошлого года. Как видно, придется сызнова...
– Спасибо, товарищ Лазарев. Отправляетесь пароходом "Парижская Коммуна". Старшим по группе назначаю вас.
– Есть! – вытянулся в струнку Лазарев.
Нелегко было нам расставаться с Тимошей в этот светлый, солнечный день. Крепко связывала нас братская дружба, зародившаяся еще в годы совместной учебы в Москве и испытанная совместной работой на поприще родного искусства. Чувашию Тимофей Лазарев считал своей второй родиной и любил ее сыновней любовью. Кипучий, энергичный, он умел находить народные таланты, поднимал их на вдохновенное служение родному искус¬ству, проводил смотры и олимпиады, писал очерки и рассказы. Он восхищался природой чувашского Поволжья, но особенно привлекали его песни и девушки. "Ах, как хороши ваши чувашские песни и девушки! – восторгался он на праздниках. – Они своей красотой, задушевностью, лиричностью и целомудренностью как бы дополняют друг друга и создают полную гармонию...". Горячая любовь к народному творчеству побудила в нем, русском человеке, желание усердно изучать наш, чувашский язык, и он уже стал понемногу читать в оригинале "Нарспи", свободно распевал "Кай, кай Ивана". Но, наверное, не только это... На этот воскресный день у него было
назначено важное свидание, после чего должна была последовать, как он говорил нам, "перемена в судьбе!.." Не на шутку, видать, приглянулась донскому казаку писаная чувашская красавица-певунья!.. Но война разбила планы и мечты.
...Звучит последний гудок. Расцеловались, простились, и перед тем, как взбежать по трапу, Тимоша задержался на мгновение и сказал:
– Да, чертовски обидно, конечно, что прервали тост за твое счастье, Валя, да и свидание мое... Но ничего, месяца через три разобьем гада – и тогда...
В общем потоке шума потерялся голос Тимоши, но мы поняли, что он хотел сказать нам на прощанье. Уезжая на фронт, наш друг уже тогда, в первый же час народного горя, страстно верил: враг будет разбит, и он, Тимоша, с новой силой и задором примется за дело, которое так любил…
Ржанов, В. Прерванный тост : [рассказ] // Ржанов, В. Своими глазами / Василий Ржанов. – Чебоксары, 1970. – С. 13-19.
