Итак, военная зима
легла в окне заиндевелом,
и лишь начало у письма
все получаться не хотело.

Оно ходило в стороне:
то появлялось снова рядом
в изломах тени на стене,
то шелестело в тыл снарядом,

то пело тоненько в печи,
то сонным храпом густо висло
и накаляло кирпичи,
и вскачь подстегивало мысли.

Тогда я начал вдруг с того,
что враг о нас ломает зубы,
что наша армия его
крушит и мнет, и рубит, –

как в древности, бывало, рать –
плечо к плечу, доспех к доспеху;
что – как ни трудно – умирать
нам нет резона, нам не к спеху,

что мы несем слова любви,
что, победив, придем обратно.
О, Родина! Благослови
на тяжкий бой, на подвиг ратный.

Тогда я снова взял листок
письма, полученного мною
совсем недавно, после боя.
Вот эти восемь милых строк:

"Боец, прими подарок мой –
две шерстяные рукавицы.
Мы ждем тебя живым домой.
Вся родина тобой гордится...

Не дрогнет пусть твоя рука,
которая отводит беды,
громя жестокого врага
и приближая час победы".

О, сверстница! Перечитал
письмо прекрасное я снова...
И словно бы сильнее стал.
Теперь ищу такое слово,

чтоб выразить оно могло
мою мечту – вернуться к Волге,
чтоб в сердце девичье легло
живою памятью надолго.

И так тепло мне от письма,
как будто день стоит погожий!
А ты, холодная зима,
ту теплоту не уничтожишь.

Да, мы пройдем огонь и дым.
У нас и тыл, и фронт надежен.
Мы победим. Мы победим,
а враг свое оружье сложит.

Вздымая боевое знамя,
любимых шепчем имена.
Мы говорим тебе, страна:
"Победе быть! Она – за нами!"